— Простите, пожалуйста, — начал Иг.
— Да? — спросила ближайшая из женщин, крупная, с волосами, окрашенными в коричневый цвет с металлическим отблеском.
Иг указал на место в ряду и сказал.
— В тот раз тут была девушка. В то воскресенье. Она кое-что тут случайно забыла, и я собирался ей вернуть. Рыжая такая.
Женщина ничего не ответила, но осталась стоять на том же месте, хотя никто уже не мешал ей выйти. В конце концов Иг догадался: она хочет, чтобы он взглянул ей в глаза. Когда он это сделал и увидел ее понимающий взгляд, его пульс участился и стал неровным.
— Меррин Уильямс, — сказала женщина, — и ее родители только в тот уик-энд стали хозяевами своего нового дома. Я это знаю, потому что продала им этот дом, а заодно показала им эту церковь. Сейчас они вернулись на Род-Айленд, собирают вещи. Она будет здесь в следующее воскресенье. Я точно знаю, что увижу их снова, и достаточно скоро. Если хотите, я могу передать Меррин то, что она здесь забыла.
— Нет, — помотал головой Иг. — Не надо.
— Мм… — сказала женщина. — Я так и думала, что вы охотнее отдадите ей сами. У вас такой вид.
— Какой… какой вид? — спросил Иг.
— Я бы сказала, — усмехнулась женщина, — но мы сейчас в церкви.
Когда в следующий раз Ли зашел к Игу, они купались в бассейне и играли в баскетбол на мелком конце, пока не пришла Игова мать с тарелкой поджаренных на гриле сэндвичей с ветчиной и сыром бри. Лидия не могла сделать сэндвичи из ветчины с обычным желтым американским сыром, как все нормальные мамаши, — сэндвичи должны были иметь родословную и неким образом отражать ее более изощренное и опытное нёбо. Иг и Ли перекусывали, сидя в шезлонгах, с водой, плескавшейся прямо под ними. Как-то так выходило, что, встречаясь, они каждый раз были насквозь мокрыми.
Ли был предельно вежлив с матерью Ига, но когда она ушла, он отодрал верхний тост, взглянул на мутно-молочный расплавленный сыр и сказал:
— Кто-то кончил на мой сэндвич.
Иг рассмеялся и чуть не подавился куском, что превратило смех в приступ резкого болезненного кашля. Ли совершенно уже машинально стукнул его по спине, спасая Ига от него самого. Это становилось у них привычкой, обычной составной частью их отношений.
— Для большинства людей это просто ланч, — сказал Ли, прищурившись на солнце. — Для тебя это новый шанс погибнуть. Ты, пожалуй, самый склонный к смерти человек, какого я знаю.
— Меня труднее прикончить, чем могло бы показаться, — сказал Иг. — Я вроде таракана.
— Мне нравятся АС/DC, — сменил тему Ли. — Если ты собрался кого-нибудь пристрелить, лучше всего это сделать, слушая их.
— А как насчет Битлов? Тебе хочется пристрелить кого-нибудь, слушая их?
Ли серьезно задумался, а затем сказал.
— Себя.
Иг снова рассмеялся. Тайна Ли состояла в том, что он никогда не старался никого рассмешить, даже, похоже, никогда не знал, что говорит что-то смешное. В нем ощущался некий сдерживающий фактор, некая аура неколебимого спокойствия, напоминавшая Игу какого-нибудь тайного агента в кино, который обезвреживает боеголовку — или ее программирует. Иногда Ли бывал настолько отстранен — он никогда не смеялся ни над своими шутками, ни над Иговыми, — что почти казался инопланетным ученым, прилетевшим на Землю для изучения человеческих эмоций. Вроде Морка.
Смеясь, Иг в то же самое время был расстроен. Не любить «Битлз» было почти так же плохо, как не знать их совсем.
Ли заметил его озабоченность и сказал;
— Я верну их тебе. Пусть лучше они будут у тебя.
— Нет, — твердо возразил Иг. — Послушай их еще. Может, найдешь что-нибудь, что тебе нравится.
— А мне кое-что уже понравилось, — сказал Ли, но Иг знал, что он врет. — Там была одна штука… — Его голос затих, предоставив Игу догадываться, о какой из шести, пожалуй, десятков песен идет речь.
— «Счастье — это теплый пистолет»? — предположил Иг.
Ли уставил на него указательный палец, взвел большой палец и пристрелил его.
— А как насчет джаза? Он-то тебе хоть немного нравится?
— Ну, вроде как. Не знаю. Я не могу толком слушать джазовые штуки.
— Что ты имеешь в виду?
— Я включаю джаз — и все время забываю, что он играет. Он словно музыка в супермаркете.
Иг зябко поежился.
— Так, значит, когда вырастешь, ты станешь наемным киллером?
— Почему?
— Потому что ты любишь только такую музыку, под которую можно убивать людей.
— Нет, она просто должна выстраивать сцену. Разве не в этом весь смысл любой музыки? Она вроде фона ко всему, что мы делаем.
Иг не собирался спорить с Ли, но слушать такие невежественные рассуждения было для него мучительно.
Оставалось только надеяться, что со временем, при терпеливой помощи Ига, Ли узнает правду про музыку, что она — третий рельс жизни. Ты хватаешься за нее, чтобы выбить себя из тусклого течения времени, чтобы что-нибудь ощутить, чтобы обжечь себя всеми эмоциями, которых никогда не испытаешь в будничной жизни, где школа, телевизор и загрузка после еды посудомоечной машины. Если верна догадка Ига, то, вырастая в трейлерном поселке, Ли пропустил массу хороших вещей. Чтобы все наверстать, ему потребуются годы.
— Так что же ты будешь делать, когда вырастешь? — спросил Иг.
Ли затолкал в рот остатки сэндвича и глухо пробубнил;
— Я хочу быть конгрессменом.
— Правда? И что ты будешь там, в Конгрессе, делать?
— Я бы хотел написать закон, говорящий, что безответственных наркоманок нужно стерилизовать, чтобы эти суки не рожали детей, о которых не могут потом заботиться, — сказал Ли без всякого жара.