Рога - Страница 108

108

Ты себе не представляешь, как трудно не говорить обо всем этом с тобой, потому-то я, наверное, это и пишу. Потому что мне нужно с тобой поговорить, а больше никак. Какая-то малость односторонняя беседа, тебе не кажется?

Ты так рад ехать в Англию, нырнуть с головою в свой мир. Помнишь твой рассказ про тропу Ивела Нивела и магазинную тележку? У тебя это каждый день. Ты всегда готов голышом слететь с крутого склона своей жизни и чтобы тебя безжалостно швырнуло в людской поток. Не будем включать в него людей, тонущих в нечестности. Я могу сделать тебе больно не как-нибудь там невыносимо, а только чтобы, тебя оттолкнуть. Не очень привлекательная мысль, но все же это гуманнее, чем если все случится само собой. Я хочу, чтобы ты нашел какую-нибудь девицу-кокни с диким акцентом, привел бы ее к себе на хату и оттрахал до умопомрачения. Какую-нибудь симпатявую, аморальную и более-менее грамотную. Не такую хорошенькую, как я, я не настолько щедра, но ей совсем не обязательно быть страхолюдиной. Потом, я надеюсь, она самым черствым образом тебя бросит, и ты найдешь себе другую, крутую, получше. Такую серьезную, заботливую, без наследственного рака, а также сердечных заболеваний, Альцгеймера и прочих гадостей. И я надеюсь, что к тому времени я давно уже буду лежать в гробу и не узнаю о ней ничего.

Ты знаешь, каким образом мне хотелось бы умереть? На тропе Ивела Нивела, слетая по склону на тележке. Я могла бы зажмуриться и представить себе, что ты меня обнимаешь. И врезаться прямо в дерево. «Она не успела даже понять, что с ней случилось». Прямо по этой поговорке. Мне очень хочется поверить в Евангелие от Мика и Кита, согласно которому я никогда не получу того, что хочу, — тебя, Иг, и наших детей, и наши смешные мечты, — но хотя бы получу то, что мне необходимо, то есть быстрый неожиданный конец и знание, что ты чист.

И у тебя будет какая-нибудь крепкая добрая мать-жена, и она родит тебе детей, и ты будешь превосходным, радостным, энергичным отцом. Ты посмотришь весь мир, каждый его уголок, и ты будешь видеть боль и сможешь отчасти ее облегчишь. У тебя будут внуки и правнуки. Ты будешь учить. Ты будешь подолгу гулять в лесу. И во время одной из этих прогулок, уже в преклонные лета, ты окажешься около дерева с хижиной на его ветвях. И там я буду тебя ждать. Я буду ждать тебя при свете свечей в нашей древесной Хижине Разума.

Это чертова уйма точек и тире. Здесь перед тобой два месяца работы. Когда я начала, рак был горошинкой в одной из грудей и меньше горошинки в левой подмышке. Теперь, подводя промежуточный итог, он… Ладно. Из малого, мама, является со временем большое.

Что-то я сомневаюсь, что нужно было так много писать. Возможно, я могла сэкономить тебе уйму усилий и просто повторить первое послание, которое я промигала тебе солнечными зайчиками. МЫ. Тут уже сказано главное. А вот и остальное: я люблю тебя, Игги Перриш.

Твоя девушка

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Прочитав последнее письмо Меррин и отложив его в сторону, снова прочитав и снова отложив, Иг выбрался из дымохода, желая хоть на время избавиться от запаха пепла и золы. Остановившись в соседнем помещении, он всей грудью вдыхал послеполуденный воздух и через какое-то время вдруг понял, что змеи вокруг него не собрались. Он был в литейной совсем один, вернее — почти один. Одна-единственная змея, тот самый чернохвостый гремучник, спала в тележке, свернувшись толстыми кольцами. Ига так и подмывало погладить ее по голове, он даже шагнул было к ней, но тут же остановился. Лучше не надо, решил он, покосившись на крестик, висевший на шее, а затем взглянул на свою тень, наползавшую на стену в последнем красноватом свете дня. Тень как тень, длинная и тощая. Он все так же чувствовал на висках рога, чувствовал их вес, чувствовал, как разрезают быстро стынущий воздух их кончики, но у тени рогов не было, только его фигура. Он опасался, что, если подойти к змее сейчас, с крестиком Меррин на шее, вполне вероятно, что она вопьется в него зубами.

Еще раз взглянув на черную тень, распластавшуюся по кирпичной стене, он понял, что может при желании вернуться домой. С крестиком на шее он вновь становился частью человечества. Он мог забыть про два последних дня, кошмарное время болезни и паники, и стать тем же самым, кем был всегда. Эта мысль принесла с собой почти болезненное облегчение, почти чувственное наслаждение: снова быть Игом Перришем, а не дьяволом, человеком, а не ходячей печкой.

Он все еще думал об этом, когда спавшая в тачке змея приподняла голову, по ней скользнул белый свет фар. Кто-то подъезжал по дороге. В первый момент Иг подумал, что это Ли, вернувшийся поискать свой крестик и прочие инкриминирующие улики, какие он мог забыть.

Но когда машина подъехала к литейной, он узнал потрепанный зеленый «сатурн», принадлежавший Гленне. Иг смотрел из дверного проема, выходившего на шестифутовый обрыв. Гленна вышла из машины, волоча за собой хвост дыма, она на ходу бросила в траву окурок и раздавила его носком туфли. За время, пока Иг был с ней, она бросала дважды — один раз аж на целую неделю.

Иг следил из окошка, как она огибает здание. На ней было слишком много косметики. На ней всегда было много косметики. Черешневая помада, кудрявый перманент, тени для глаз и розовые блестки. Заходить Гленне не хотелось, это было написано у нее на лице. Под своей размалеванной маской она выглядела жалкой, перепуганной и довольно симпатичной — но тоже какой-то жалкой симпатичностью. Она была в тесных низко-сидящих джинсах, чуть показывавших щель ее задницы, ремне с заклепками и белом лифе, обнажавшем ее мягкий живот; Иг знал, что на бедре у нее татуировка, голова плейбойного кролика. Ему было больно смотреть на нее и видеть, что все это, вместе взятое, буквально вопиет; ну захотите меня, хоть кто-нибудь, захотите.

108